...Помнишь то время, когда я был один -
Ты оставалась со мной и говорила,
что мы должны быть сильными.
Ты делала все то,
что делают только истинные друзья.
Мир знает - ты стоишь всего,
что только есть на свете.
Я молюсь, что однажды
я стану таким, как ты

О ком рассказать сегодня, в день рождения Майкла, если не об Элизабет Тэйлор? В конце мая мы видели их в Лондоне, вновь, как и всегда, рука об руку. А к Рождеству прошлого года таблоиды их обвенчали. К черту таблоиды. Они стоят друг друга - две величайшие легенды только что ушедшего ХХ-го века. “Последняя настоящая королева” (по словам Майкла), личность, силу и масштаб которой почти невозможно осознать, сама являющаяся богиней для многих, Элизабет стала лучшим другом для того, кто тоже для многих бог, и нельзя сказать, кому больше повезло в этой дружбе.

...Это что-то да говорит о раскритикованном многими голосе Элизабет Тэйлор - я прекрасно слышал ее даже сквозь шум вертолета, когда на закате мы взлетели над ранчо Майкла Джексона, Нэверленд. Сжимая свою собачку, мальтийскую болонку по кличке Шугар (Сахар), она попросила пронзительным, перекрывающим рев титановых
лопастей, умоляющим голосом девочки: "Пол, велите пилоту сделать круг, чтобы мы могли увидеть все ранчо целиком!"
Нэверленд, с его веселым безумием игрушечного города, аттракционами, кукольными домиками, зоопарком и прекрасными садами, уходил вниз, а Элизабет, как ей это свойственно, требовала большего.
Несмотря на то, что его уши были закрыты наушниками, пилот услышал ее. Он поднял нас ввысь в розово-золотом свете, в котором Нэверленд казался еще более похожим на игрушку - множество мерцающих огоньков казались зажженными напрасно, ведь кроме охранников в поле зрения больше не было людей, только пугливые жирафы; лягушки, круглые, как тарелки, и толстые питоны в террариуме, где кобра и гремучая змея бились своими ядовитыми зубами о стеклянную стену клетки, пытаясь укусить меня; в обезьяннике Эй-Джей, большой, косматый, губастый шимпанзе плевался в меня, а Патрик, орангутанг, хотел открутить мне руку; плюющиеся ламы и агрессивные лебеди в озере; Джипси, угрюмого вида пятитонный слон, которого Элизабет подарила Майклу; безлюдные ярмарочные аттракционы - Морской Дракон, электрические автомобильчики, карусель, на которой звучит песня Майкла "Childhood" ("Вы видели мое детство?.."); большая, ярко освещенная железнодорожная станция, газоны и цветочные клумбы, где динамики, замаскированные под большие серые камни, играли мелодии из мюзиклов, заглушая пение птиц; в центре всего этого на экране "ДжамбоТрон" шел мультик, два существа с безумными рожицами отчаянно вопили друг на друга - все было очень ярким в свете безоблачного заката.
"Вон в том бельведере мы с Ларри завязали наш узелок", - сказала Элизабет, иронически покачав головой, Шугар щурилась сквозь аккуратно расчесанную челку, которая слегка походила на прекрасные белые волосы самой Элизабет.
"Железнодорожная станция просто прелестная, правда?.. Мы с Майклом устраиваем пикники вон там", - сказала Элизабет, показывая на группу деревьев на утесе. "Можем мы сделать еще круг?" - в этом она наиболее Элизабет - она всегда требует еще. И еще раз долгий виток над долиной Нэверленд, все ее 2700 акров медленно поворачивались под нами, тени удлинялись.
"Это кинотеатр Нэверленда... цветы... Майкл любит цветы, - сказала Элизабет. - Взгляните на лебедей в озере! Эи-и-ий!" С такими лебедями, подумал я, и ротвейлеры не нужны... Акры лужаек, увлажняемых подземными спринклерами, были глубокого зеленого цвета. Там и сям, словно игрушечные солдатики, виднелись охранники в униформе, одни ходили пешком, другие ездили на гольф-картах, некоторые стояли на своих постах - поскольку Нэверленд еще и крепость.
"Пожалуйста, давайте еще разочек!" –умоляла Элизабет. "Для чего эта железнодорожная станция?" - спросил я. "Для больных детей". "А все эти аттракционы?" "Для больных детей. Взгляните на те палатки." Я впервые заметил несколько высоких типи (индейские хижины), спрятанных в лесу. "Это индейский поселок. Больные дети очень любят это место."
Даже с высоты я вновь увидел, что эта долина старательно воспроизведенного детства наполнена статуями, которые стоят вдоль гравиевых дорожек и тропинок для гольф-картов: маленькие обаятельные флейтисты, ряды радостных, улыбающихся ребят, компания держащихся за руки малышей, одни держат банджо, другие - удочки.
Есть здесь и большие бронзовые статуи; в центре круговой дороги, перед главным зданием Нэверленда с его темной кровлей и множеством окон, стоит Меркурий /бог торговли и торговцев/, около 30 футов в высоту, в крылатом шлеме и всем прочем, касающийся земли лишь носком одной сандалии.
"Скажите пилоту, что мы хотим ниже! Ниже!" - голос уже другой, еще моложе, с выражением "пожалуйста, еще!", как вскрик маленькой девочки. Пилот услышал. Он пронес нас над следующей долиной, где паслись коровы, затем мимо Санта-Барбары и над берегом, почти над самыми волнами. Элизабет начала кричать пронзительным тонким голосом: "Эи-и-ий! Вот это полет! Эи-и-ий!" Прибой катился толстыми белыми валиками, разбивался, выбрасывая хлопья пены всего двумя футами ниже вертолетного шасси. Недалеко от знаменитого Ринкона серфингисты на своих пляшущих досках помахали нам. Испуганные пеликаны взлетели при нашем приближении, и они казались столь же кинематографическими и невероятными, как Нэверленд и его мультики на "ДжамбоТроне", его статуи, и лебеди, и вездесущая музыка.
Шум океана сливался с ревом мотора, но Элизабет оставалась разговорчивой. Она наклонилась вперед и закричала мне в ухо: "Вы когда-нибудь вот так летали?" "Во Вьетнаме!" - крикнул я в ответ. "Нет, здесь! - Она казалась раздосадованной, словно я нарочно противоречил ей. - Иногда мы летаем так низко, что можем намокнуть! Эи-и-ий!"
Вертолет по спирали помчался прочь от моря, над земляничными полянами и фруктовыми деревьями, а затем полетел на восток под темным небом, к аэропорту Ван-Найс, где ждал лимузин.
Но Элизабет смотрела назад - на западе небо было все еще светлым. "Как "Ноктюрн" Вистлера", - тихо сказала она. Голос девочки исчез. Теперь это был другой тон: задумчивый, взрослый, немного печальный, с типичной для Элизабет ноткой извечной мечтательности. Меня поразило ее точнейшее определение неба - совершенно Вистлеровского, с крошечными огоньками и неясными тенями, расползающимися там, где лежал Нэверленд.
"Так вы - Венди, а Майкл - Питер?" - спросил я ее месяцем раньше в ее доме в Бель-Эйр. "Да. Да. Нас связывает нечто вроде волшебства". Слово "волшебство" прозвучало странно в этой обстановке. Элизабет сидела прямо, ее большая, внушительная голова с нежным лицом венчала маленькое, очень хрупкое тело. Она всего на пару дюймов выше пяти футов (около 155 см. - Прим. перев.). Больная спина, три операции на бедре, опухоль мозга, сломанная лодыжка ("Я падала 17 раз. Я была как Летающая Монахиня!") одарили ее неуверенной боковой походкой. В середине августа она попала в медицинский центр "Синайские Кедры" в Лос- Анджелесе с больным зубом. Через неделю, вновь у себя дома, она споткнулась, и с трещиной в позвонке вновь была возвращена в "Синайские Кедры" на целый месяц. (Ее пресс-секретарь сказал, что она "очень сильна духом".)
Элизабет пила воду, опираясь на диванные подушки, чтобы спине было легче. Ее ноги в тонких тапочках покоились на кофейном столике, где было полно кусочков метеоритов - или это были земные минералы? - их сорок или больше, с пурпурными кристаллами, мерцающими в их глубине. Позади нее целая стена шедевров бок о бок: Ван Гог втиснут рядом с Моне, Руо рядом с Кассеттом, Матисс над Модильяни, три Утрилло в ряд - а за лампой Тиффани на столике с граненым стеклом и хрусталем нечто похожее на алмаз размером с кокосовый орех.
"От Майкла, - позже пояснила Элизабет. - Он сказал, что хотел найти для меня самый большой алмаз в мире. Это хрусталь - забавно, правда? Давайте, поднимите его." Он весит, должно быть, фунтов 20, и его отсветы долетели до картины Франса Галя над камином. Были там и полки с бронзовыми лошадьми, скульптурами ее дочери Лизы Тодд, одной из ее четверых детей.
Пикассо висел над аквариумом. Ковер был белым, таким же белым, как шерсть Шугар, волосы Элизабет, ее тапочки и большинство мебели. Комната с трофеями была за следующей дверью; в холле портрет Майкла Джексона ("Моей Истинной Любви Элизабет, я буду любить тебя Вечно, Майкл"), Хокни и три Уорхола /один -икона Элизабет на шелке/ в библиотеке, и четыре работы Огастаса Джона. Было порядком за полдень. Элизабет, "сова" и вообще известная плохим сном, незадолго до того встала с постели, где она слушала альбом итальянского певца Андреа Бочелли "Romanza".
Это было ее обычное начало дня - в полдень или чуть позже, много музыки, немного ТВ, хождение по дому. На вечер у нее была запланирована встреча, но ничего особенного, ожидался Род Стайгер. Вот уже полтора года он приезжает за Элизабет на своей маленькой "хонде" и везет ее ужинать гамбургерами и жареными цыплятами. "На протяжении двух лет у меня была агорафобия, - сказала она. Медицинские термины так и слетали у нее с языка. - Я не выходила из дома, даже с постели вставала редко. Род Стайгер помог мне преодолеть это. Он сказал, что у меня была депрессия. Потом мы стали встречаться". Слово "встречаться" звучит ужасно неопределенно. Кроме Стайгера, который отрицает, что у них романтические отношения, она еще встречается с Кэри Шварцем, дантистом лет 55-ти из Беверли Хиллз, он сопровождал ее в день ее рождения в Отель Белладжио послушать Бочелли; с Джошем Эбером, ее парикмахером; доктором Арни Кляйном, дерматологом Майкла Джексона; и самим Джексоном. И Кляйн, и Эбер показывали мне снимок на память с ее дня рождения - все они за столиком в ресторане, радостно улыбаются, и Майкл, дарит Элизабет подарок: сумочку размером с футбольный мяч, в форме слоника и всю покрытую драгоценными камнями; подарок, навеянный Джипси.
"В моей жизни бывало такое, что люди просто не поверили бы", - сказала Элизабет; она говорила мне о том, что она не в силах оглядываться на свою жизнь и никогда бы не смогла всерьез взяться за автобиографию.
«Некоторые вещи причинили мне столько боли, я просто не могу вновь пережить это. Это одна из причин того, что я избегала психоаналитиков. Я не могу возвращаться к некоторым событиям и полностью переживать их снова. Я бы сошла с ума". Однако, Элизабет прожила не только свою жизнь, но и множество жизней и страстей своих героинь. Она утверждает, что даже умерла однажды. "Я прошла через этот тоннель, - сказала она, говоря о том, как в 1961 году ей делали трахеотомию, во время которой у нее наступила клиническая смерть. – Я увидела белое сияние, и оно сказало: ты должна вернуться. Это действительно случилось. Я не говорила об этом раньше, потому что я думала, что у меня крыша поехала!..»
...Если и есть что-то постоянное в ее бесконечно меняющейся жизни, то это дружба с гомосексуалами. Мужья и любовники приходили и уходили, но всегда рядом с ней был кто-нибудь из геев - обычно не один – в качестве сопровождающего, доверенного друга и почти сестры.
Родди Макдауэлл был одним из таких друзей с 1943 года, когда они вместе снялись в "Лесси, возвращайся домой", и до его смерти в 1998 году. А еще Монтгомери Клифт, Рок Хадсон, Теннесси Уильяме, Малькольм Форбс, Энди Уорхол, Труман Капоте. Актеры, режиссеры, дизайнеры одежды, парикмахеры, писатели, почти все они, обожающие ее, были - она сама признает это - среди ее самых близких друзей, каких только она имела в жизни. Некоторые из ее любовников оскорбляли ее, говорили о ней гадости, но не существует ни единого упоминания даже о малейшей размолвке с кем-нибудь из ее друзей-геев. А когда СПИД унес жизни некоторых из них, она посвятила себя привлечению общественного внимания к этой болезни и стала, вероятно, первым человеком в Голливуде, начавшим собирать деньги на лечение СПИД для Американского Фонда исследований в области СПИД а затем создала Фонд Элизабет Тэйлор в помощь жертвам СПИД.
"Если ты знаменитость, ты можешь сделать очень много хорошего, -сказала она мне. — Если ты делаешь что-то стоящее, ты чувствуешь себя лучше. Я провела целых 50 лет, защищая свою частную жизнь. Я ненавидела свою славу, пока не поняла, что могу использовать ее". Она устроила исторический сбор денег в помощь больным СПИД в 1985 году в Голливуде, и сборы составили 1 миллион долларов. Еще больше денег было собрано позже. "Я сама такой же напуганный, всем известный человек. Я хочу почувствовать себя в их шкуре", - сказала Элизабет. Ей всегда нравилось быть бунтовщицей, а теперь она нашла способ, чтобы ее бунтарский дух приносил пользу. Ее стараниями на исследования в области лечения СПИД было собрано более 100 миллионов долларов, и она до сих пор занимается этим. "Для этого я до сих пор делаю свои фотографии - чтобы поддерживать мою славу. Чтобы люди не могли сказать: "а кто эта баба?"
...Майк Николс, режиссер одного из лучших фильмов Элизабет - "Кто боится Вирджинии Вульф" - однажды сказал о ней предельно кратко: "Я никогда не видел ее недоброй, неправдивой - и пришедшей вовремя." Ее карьера в кино началась когда ей было девять, и это был единственный раз, когда она появилась где-то слишком рано. Ее опоздания – очень важная тема в ее жизни, как и ее болезни, но эти вещи не имеют отношения друг к другу. Болезнь не объясняет ее непунктуальности - а "непунктуальность" вообще слишком слабое слово для ее хронического, неизлечимого состояния неготовности и откладывания, граничащего с патологией. В случае Элизабет ожидание означает меня, сидящего в ее гостиной; или сотни людей в театре, гадающих, когда же поднимется занавес; или тысячную толпу, вынужденную сидеть без дела на съемках фильма "Клеопатра"; или Джона Уорнера, топчущегося в нетерпении в день их свадьбы - поскольку на это событие она тоже опоздала. Главы государств, королева Елизавета Вторая, папа римский, ее ближайшие друзья - никто не имел привилегии видеть ее вовремя. Она непунктуальна беспристрастно. "Я всегда опаздываю, - сказала Элизабет Монтгомери Клифту в "Месте под солнцем" - Это часть моего шарма". Она ждет к себе особого отношения, так что ее опоздание работает как своего рода проверка: если вы не готовы ждать ее, она в вас не заинтересована.

Над чем я ломал голову - зная, что она больше не снимается в кино, дел у нее немного, она не читает, и ей не о чем особенно думать, кроме ее свиданий и ее собаки - что же, во имя всего святого, она делает, когда ее нет там, где она должна быть? Элизабет неискренне, словно маленькая девочка, извинилась за свое опоздание, когда мы встретились, и я, как всегда, спросил, что она делала. "Я была наверху - пела и танцевала", - сказала она мне однажды, ее захватила музыка Андреа Бочелли. Но она еще и бесконечно мешкает, меняет наряды - костюмы целиком - поправляет макияж, сбрасывает туфли и примеряет другие, перебирает украшения, тискает Шугар, говорит по телефону. Это ее весьма неприятное качество может убить дружбу, но с другой стороны, оно и проверяет дружбу на прочность.

...То, что начиналось как дружба с Майклом Джексоном, постепенно развилось во что-то вроде миссии для Элизабет, когда она стала чуть ли не единственной его защитницей.
"А как насчет его... - я попытался подобрать слово, - эксцентричности? Это не мешает вам?"
"Он - волшебство. И я думаю, что все истинно волшебные люди должны обладать этой прирожденной эксцентричностью". Для нее не существует совершенно ничего такого, что вызывало бы у нее хоть в самой малой степени негативное отношение к Джексону. "Он один из самых любящих, милых, искренних людей, каких я когда-либо любила. Он часть моего сердца. Мы готовы сделать все, что угодно, друг для друга".

Она, в полном смысле слова Венди, ставшая всемирно известной еще до своего совершеннолетия, сказала, что ей очень легко общаться с Майклом, который тоже был ребенком-звездой и тоже был лишен детства. А Майкл, увлекающийся такого рода иконографией, годами собирал изображения Элизабет Тэйлор, как и изображения Дайаны Росс - а кроме того, Микки Мауса и Питера Пэна.
Элизабет за свои почти 60 лет звездности тоже изменялась: обаятельное дитя превратилось из Велвет Браун в Перл Слегхупл (а совсем недавно в подругу Господа Сару в новом мультсериале NBC), став по пути и Клеопатрой, и Кошкой Мэгги. Каждый фильм (их 55, плюс 9 телепостановок), каждый брак (их 8), каждый роман (их около 17) создавал новое лицо, фигуру, новый образ - но сама эта женщина оставалась неизменной: откровенной, забавной, искренней, импульсивно смотрящей вперед и всегда жаждущей большего.

Когда в один прекрасный день, в начале 80-х (они еще не были знакомы), Майкл предложил ей 14 билетов на один из его концертов на стадионе Доджере, она приняла их. День был подходящий, 27-е февраля, день рождения ее самой и ее сына Кристофера Уайлдинга. Но места были в застекленном VTP-боксе, далеко от сцены. "С тем же успехом вы могли бы смотреть концерт по телевизору," - сказала она. И провела свою большую вечеринку дома. "Майкл позвонил мне на следующий день в слезах и сказал: "Мне так жаль, я просто ужасно себя чувствую из-за этого" Они проговорили два часа. "И потом мы разговаривали каждый день". Шли месяцы; звонки продолжались. "Это правда, - сказала она, - мы познакомились по телефону и общались так месяца три". Однажды Майкл намекнул, что мог бы зайти к ней в гости. Прекрасно, сказала Элизабет. Он спросил: "Могу я привести моего шимпанзе?" Майкл пришел, ведя за руку шимпанзе Бабблз. "С тех пор мы стали верными друзьями, - сказала мне Элизабет. Я должна была поехать с ним тогда в Южную Африку." "На встречу с президентом Манделой?" "Я зову его Нельсон. Он сам попросил меня об этом. Нельсон позвонил мне и попросил меня приехать вместе с Майклом. Мы болтаем по телефону—"привет, Нельсон!" Ха-ха!"
"Вы много общаетесь с Майклом?"
"Больше, чем думают люди. Больше, чем даже я думаю", - сказала она. Они ходят переодетыми в кинотеатр в Вествуде и в других местах, сидят на последнем ряду, держась за руки. Прежде чем я начал спрашивать более подробно, она добавила: "В Майкле все искренне. И есть в нем нечто очень дорогое мне, похожее на ребенка - не ребяческое, но похожее на ребенка - что есть в нас обоих и сближает нас."
Она сказала это с обожанием, совсем как Венди, но было в этом несомненно нежном тоне что-то от ребенка, взявшего на себя ответственность, что-то вызывающее, почти деспотичное "Нам очень весело вместе, - сказала Элизабет. - Мы просто развлекаемся".
"Да, мы стараемся уйти от реальности и фантазировать, - сказал мне Майкл Джексон. - Мы устраиваем прекрасные пикники... Я могу по-настоящему отдыхать рядом с ней, потому что мы прожили одинаковую жизнь и переживали одинаковые вещи". "Такие как?.." "Огромная трагедия детей- звезд. И нам нравятся одни и те же вещи. Цирк. Парки развлечений. Животные."

Он позвонил мне без предварительного представления секретаря. Мой телефон зазвонил, и я услышал: "Это Майкл Джексон". Голос был живой и словно не ломавшийся, мальчишеский, колеблющийся, эмоционально напряженный и выразительный, но твердый в основе своей, словно слепой ребенок дает вам точные указания в темноте.
"Как бы вы описали Элизабет?"
"Она - это теплое уютное одеяло, в которое я люблю заворачиваться, укрываться им. Я могу ей довериться, я могу доверять ей. В моем бизнесе ты не можешь доверять кому попало".
"Почему?"
"Потому что ты не знаешь, кто твой настоящий друг. Потому что ты так популярен и вокруг тебя столько людей. И в то же время ты изолирован. Добиваться успеха означает становиться заключенным. Ты не можешь выйти наружу и делать нормальные вещи. Люди всегда смотрят".
"Вы это делали?"
"О, много раз. Они стараются увидеть, что ты читаешь и все вещи, которые ты покупаешь. Они хотят знать все. И внизу всегда папарацци. Они вторгаются в мою частную жизнь. Они искажают правду. Они мой ночной кошмар.

А Элизабет - это человек, который любит меня. По-настоящему любит меня".
"Я говорил ей о том, что она словно Венди, а вы - Питер".
"Но Элизабет еще и как мать - и более чем это. Она Мать Тереза, принцесса Диана, королева Англии и Венди. - Он вернулся к разговору о славе и изоляции: - Для многих наших знаменитостей это как бы интоксикация - они не умеют справляться с этим. А после концерта твой адреналин где-то в зените вселенной - ты не можешь спать. Может быть два часа ночи, а ты совсем не хочешь спать. После того, как уходишь со сцены, ты просто летаешь".
"Как вы справляетесь с этим"
"Я смотрю мультики. Я люблю мультики. Играю в видеоигры. Иногда читаю. Я люблю читать короткие рассказы и вообще все". "Что-нибудь в особенности?"
"Соммерсет Моэм, - сразу сказал он, а затем пауза перед каждым именем: - Уитмен... Хемингуэй... Твен..."
"А из видеоигр?"
"Я люблю X-men, Pinball , Jurassic Park. Военные - Mortal Kombat. Я обычно беру их с собой в турне".
"Как вы это делаете? Ведь приставки для видеоигр довольно большие?"
"Ну, они путешествуют на двух грузовых самолетах".
"Писали ли вы какую-либо песню, думая об Элизабет?" "Childhood".
"Это та, где есть строки "вы видели мое детство"?"
"Да. Там... - он напел мне: - прежде чем осудить меня, попытайтесь…"
"Кажется, я слышал ее на вашей карусели в Нэверленде".
"Да! Да!" - радостно сказал он. Мы поговорили о знаменитой свадьбе в Нэверленде, о Ларри Фортенски, который, как сказал Майкл, ему понравился. О том, что Элизабет вдохновляет его, и о том, что она обеспечивала свою семью с девятилетнего возраста. "Я тоже это делал".
В Нэверленде есть паровозик "Кэтрин" и Улица Кэтрин, Кэтрин - это мать Майкла; но нет ничего, на чем стояло бы имя его отца. "Некоторое количество денег откладывалось для меня, но в основном деньги тратились на всю семью. Я работал все время ".
"Если бы вы могли вернуться в то время, что бы вы изменили?"
"Несмотря на то, что я потерял очень многое, я бы ничего не стал изменять".
"Я слышу голоса ваших детей. - Их лепет стал настойчивее и громче, словно остатки воды из раковины всасывались в трубу. - Если они захотят стать исполнителями и жить той жизнью, которой жили вы, что вы скажете?"
"Они могут делать все, что захотят. Если они захотят заняться этим, пусть будет так".
"Как вы будете растить их, чтобы их жизнь отличалась от вашей, когда вы росли?"
"С большей радостью. Большей любовью. Не такими изолированными".
"Элизабет говорит, что ей больно оглядываться на свою жизнь. Бывает ли вам трудно это делать?"
"Нет, если это связано с обзором всей жизни в целом, а не с каким-то моментом в особенности".
Еще один сюрприз от Майкла Джексона; он также привел меня в замешательство словами "интоксикация" и "зенит вселенной".
Я проговорил: "Я не совсем уверен, что вы имеете в виду, говоря обзор всей жизни в целом".
"Например, детство. Я могу вспоминать это. Времена моего детства".
"Но в детстве бывают некоторые моменты, когда чувствуешь себя особенно уязвимым. Бывало ли это с вами? Элизабет сказала, что чувствовала себя собственностью студии".
"Иногда очень поздно ночью нам приходилось выезжать - могло быть часа три ночи - чтобы выступать. Мне было 7 или 8 лет. Иногда это были клубы или частные вечеринки у кого-то дома. Мы должны были выступать. Я мог спать и вдруг слышал отца: "Вставайте! Пора выступать!"
"Но когда вы были на сцене, вас это увлекало, не так ли?"
"Да. Я любил быть на сцене. Я любил делать шоу, - сказал Майкл, но добавил: - Мне никогда не нравились контакты с людьми. И по сей день, после шоу я терпеть не могу встречаться с кем-то. Мне становится неловко, Я не знаю, что сказать".
"Но вы дали то интервью Опре, верно?"
"С Опрой это было нелегко. Потому что это было для телевидения, это не моя область. Я знал, что каждый смотрит и оценивает. Это очень трудно".
"Это чувство у вас появилось недавно - что за вами пристально следят?"
"Нет, - твердо сказал он. - Я всегда это чувствовал."

...Полтора года назад Род Стайгер посетил Элизабет, которую он тогда едва знал, чтобы предложить ей сниматься вместе с ним в фильме "Где-то там", по написанному им в соавторстве сценарию о новом путешествии в страну Оз с персонажами, ставшими старше. В этой версии Элизабет должна была бы играть постаревшую Дороти. Но Стайгер был в шоке, когда увидел ее - она казалась грустной и привязанной к дому. Он тогда сказал мне: "Ей нужен свежий воздух в любом виде". Этот свежий воздух – Майкл Джексон.
Возможно, ее лучший фильм тот, в котором она "играет" сейчас вместе с Майклом - это ближе к духу ее жизни, нежели Стайгеровская переработка "Волшебника Оз".
На кофейном столике в библиотеке Нэверленда лежат две книги: "Питер Пэн" и книга о самом Майкле, "History", фотоальбом. Дом наполнен изображениями Питера Пэна. Почти сознательно, Элизабет и Майкл играют роли в их собственном продолжении книги Д.М.Барри. Ранчо Нэверленд - идеальное место для них: здесь жизнь - игра, денег предостаточно, здесь есть даже пираты! Они действительно Питер и Венди - эта дружба длится дольше, чем любой из настоящих браков Элизабет.
У Элизабет есть вкус, аппетит к жизни, и "аппетит" - то слово, которое первым приходит мне в голову, когда я думаю о ней. Это азарт и голод, который никогда не бывает утолен. В этом голоде она наиболее Элизабет. Разумеется, это метафора, но она не метафорическая персона - ее ноги прочно стоят на земле, у нее педантичный ум, и ее аппетит буквален, это страсть к поглощению.
Она много раз говорила, что когда она растолстела, это было не потому, что она была несчастна, а потому, что любила есть. И она обожает самую вредную пищу: мороженое, бургеры, жареных цыплят. Есть история о том, как она смотрела в свой холодильник и с любовью говорила еде на полках. "Я хочу откусить тебя... и тебя... и тебя." Однажды она рассказывала мне, очень медленно, с глубоким чувством, о фотосъемках, в которых она участвовала для рекламы новой линии ее духов "Белые Алмазы" — предприятие, которое дало ей постоянный доход и отменило необходимость снова начать сниматься в кино. "На мне был бриллиант в 101 карат, - сказала она, делая паузу после каждого слова. Она облизнула губы и издала довольный смешок. - Ни единого изъяна!" Она подняла палец, на котором побывало то кольцо, и дрожь страсти сотрясла ее маленькое, хрупкое тело, когда она воскликнула, почти закричала: "Я хотела проглотить его!" В другой раз она слушала балладу Бочелли и подпевала, а потом оборвала себя и сказала: "Piu! Piu! Я обожаю это piu! Что значит Piu?" "Это значит - еще", сказал я.
"Piu!"