Беседы в Неверленде с Майклом Джексоном-1
Потрясающая книга, с нетерпением будем ждать продолжение.
http://mj-ru.livejournal.com/222517.html
Предисловие
Эта история – о беседах двух друзей. История о человеке, по которому я очень скучаю каждый день. Да, он был мировым кумиром, гением в музыке, а кроме того – мягким, добродушным человеком. Но главным образом, для меня он был другом. Меня зовут Барни. Моего друга звали Майкл Джексон.
Для тех, кому интересна тема здоровья Майкла, в интернете уже есть огромное количество информации о его проблемах и попытках ему помочь. Заинтересованным лицам придется удовлетвориться тем, что уже написано. Моя же цель в этой книге - это поделиться с вами Майклом Джексоном, которого я знал на протяжении пяти удивительных лет.
На самом деле, я ничем не заслужил право попасть в мир Майкла, не говоря уже о том, чтобы писать о нем. По профессии я врач, и каждый день моя работа напоминает мне о том, что есть раны, которые затягиваются, а есть раны, которые не заживают никогда. И как бы мне этого ни хотелось, я не в силах изменить необратимость смерти, но я утешаю себя знанием, что у меня есть возможность облегчить боль и болезни, которые торопят ее приближение. Подобно этому, я не могу изменить и того, что люди хотят писать о Майкле. В моих силах лишь восстановить в памяти наши беседы, проходившие за воротами Неверленда и в моем собственном доме.
Как мы с Майклом познакомились
Я познакомился с Майклом 1 октября 2001 года. Он пришел ко мне на прием в поисках местного врача, который мог бы выезжать на дом, – по всей видимости, он нашел мои координаты в местном телефонном справочнике. В тот день я как обычно принимал пациентов. И вот приходит моя медсестра Сью и спокойным тоном сообщает, что следующий пациент – Майкл Джексон. И с улыбкой передает мне карту. По ее взгляду я понял, что можно не переспрашивать, не тезка ли это.
Когда я вошел в приемную палату, Майкл сидел на стуле слева от двери. На нем был голубой блейзер с золотым крестом на левом нагрудном кармане, белая футболка с угловым вырезом и завязанные на талии красно-коричневые шелковые штаны, похожие на пижамные, а также белые носки и черные туфли-мокасины. Хотя дождя на улице не было, Майкл принес с собой черный зонт, который был прислонен к стене слева от стула. Я представился как доктор Ван Валин, но сказал, что меня можно звать просто Барни. Майкл поднялся и произнес:
- Добрый день, доктор Барни. Я Майкл.
Говоря эти слова, он сложил ладони вместе, почти как если бы собирался помолиться, и слегка поклонился мне. Затем он сел обратно на стул и – как, я позже заметил, он делал всегда – положил себе на колени журнал.
- Очень приятно познакомиться с вами, Майкл, - сказал я.
Он поблагодарил меня и спросил:
- Я вас знаю? Вы так знакомо выглядите… Наверное, мы где-то встречались?
- Нет, вообще-то мы не встречались, - ответил я. - Я уверен, что запомнил бы такую встречу. Хотя я видел вас в прошлом году в магазине видеозаписей в Лос-Оливосе, но мы не разговаривали. Моя дочка Бианка подошла ко мне и сказала, что вы в другой части магазина. Она звала меня посмотреть, но я ответил, что мне кажется, лучше дать вам спокойно совершить покупки.
Кратко обсудив вопросы здоровья Майкла, мы перешли к разговору на другие темы и обнаружили, что у нас много общих интересов. Мы оба любили антиквариат, нам нравилась музыка 60-х и 70-х, у нас обоих были маленькие дети и мы любили места Лос-Оливоса и долины Санта-Инез. Мы завели беседу об антиквариате, и быстро стало очевидно, что у Майкла собрана изысканная коллекция. Я рассказал ему, что мои родители содержали магазин антиквариата в Солванге и я был их основным поставщиком с 1971 по 84-й год, когда переехал из Мексики в Чикаго. Он спросил:
- Что за вещи вы покупали в Мексике?
- Моими любимыми находками были карусели, - ответил я. - Там их называют «tio vivo», и я понятия не имею почему, так как в переводе это означает «живой дядя».
Я рассказал Майклу, что моими любимыми были миниатюрные карусели, сделанные для детей, - такие, как карусель в зоопарке Санта-Барбары. Я думал, что мой энтузиазм в этом вопросе ему наскучит, но он воскликнул:
- Я не помню, чтобы когда-нибудь встречал детскую карусель! У вас еще осталась хоть одна?
- Последнюю давно продали, и я не помню, к кому она ушла, - признался я.
- Магазины антиквариата в Мексике очень отличаются от здешних, Майкл, - продолжал я. - Их нигде не рекламируют, и мне приходилось ездить из района в район и спрашивать у людей, не продают ли где-нибудь поблизости старые вещи. Я понял, что многие даже не понимают слова «антиквариат», но те, кто понял, посоветовали мне лучше спрашивать про «tiliches». Тогда мне указывали на какую-нибудь дверь в стене – без всяких вывесок, кроме номера дома. И говорили, что там я найду «tiliches» в изобилии. Я стучался в дверь, проходил в чью-то кухню или спальню и через заднюю дверь выходил во двор, который мне казался страной чудес в забытом мире. Антиквариат там был настоящий, возрастом в сотни лет, со старинной росписью – не только на холсте, но и на меди и олове. Там были вырезанные из дерева святые (Santos) со стеклянным глазами, изготовленные еще в колониальную эпоху и вывезенные из старых мексиканских соборов; сундуки; скамьи; всевозможная деревянная резная мебель; животные с каруселей; газовые канделябры и вещи, которые я даже не мог опознать! Ни на чем не было ценников – про все нужно было спрашивать. Иногда можно было поторговаться немного, но в основном цены были фиксированные. В конце концов я узнал всех дилеров и все антикварные магазины в Гвадалахаре.
Майкл какое-то время сидел и вежливо слушал мою болтовню, потом, наконец, сказал:
- Я тоже люблю карусели. У меня даже есть одна на ранчо.
- С настоящими, оригинальными деревянными лошадьми? – спросил я.
- Да, я купил ее в Лос-Аламосе, - ответил он (имея в виду городок в 15 минутах к северу от его ранчо). - Я хочу показать ее вам. Думаю, она вам очень понравится.
Вы, вероятно, спросите, был ли я ослеплен, потрясен и потерял ли дар речи, находясь в одной комнате с Королем поп-музыки. Честно говоря, после того, как я оправился от первоначального удивления и поговорил с ним немного, у меня появилось чувство, будто я встретился с давним другом.
В завершение визита Майкл пригласил меня в тот же вечер на ужин на ранчо Неверленд. Я спросил, можно ли взять с собой моего сына Мейсона, которому тогда было девять.
- Безусловно, - ответил он. - Приводите его. Ему будет весело.
Перед тем, как выйти из кабинета, Майкл наклонился ко мне и, указав на журнал «People» на журнальном столике, сказал:
- Не покупайте его. Это отвратительный журнал.
- Окей, - согласился я со смехом.
Ужин у Майкла
Окончив прием пациентов в тот день и занимаясь просмотром медицинских карт, я позвонил своей жене Крис и рассказал, что познакомился с Майклом Джексоном и он пригласил нас с Мейсоном на ужин. Я попросил ее не говорить Мейсону о том, куда мы поедем. Ему следовало просто одеться нарядно и быть готовым к сюрпризу. Примерно в шесть часов вечера я, наконец, уехал из офиса. Когда я прибыл домой, Мейсон был уже готов: одет в штаны цвета хаки, белую рубашку и галстук. Я улыбнулся ему и сказал: «Сегодня мы поедем в удивительное место».
Когда мы отъезжали от дома, Мейсон с улыбкой спросил:
- Мы же едем домой к Майклу Джексону, да, папа?
Не знаю уж, как он догадался про Майкла Джексона – наверное, потому что в нашем районе было только одно удивительное место – ранчо Неверленд. Мейсон знал о щедрости Майкла по отношению к школам в долине Санта-Инез. Майкл приглашал сразу по нескольку классов из местных школ посетить ранчо, пообедать или поужинать там, покататься на аттракционах, сходить в зоопарк и посмотреть кино. Он делал это очень часто. В последующие годы я не раз слышал, как Майкл говорил: «В Неверленде никто ни за что не платит».
Я улыбнулся Мейсону и кивнул:
- Верно.
И так было положено начало почти пятилетней ни с чем не сравнимой дружбе.
Мы жили в Балларде (район города Солванг), и от нас до ворот Неверленда было примерно шесть миль. Путь лежал через Лос-Оливос, шоссе 154, через ранчо Чамберлин ко внешним воротам, ведущим на ранчо Майкла. Ранчо Чамберлин занимает площадь примерно в 10 тысяч акров и прилегает к ранчо Майкла, которое имеет площадь примерно в 2800 акров. Дорога к его дому идет среди диких просторов, петляя между холмами, дубами и кустами полыни, и, проезжая по ней, всегда нужно смотреть по сторонам, потому что там встречаются кабаны, зайцы и олени. От ворот дом Майкла еще не был виден. У ворот нужно было обязательно остановиться и сообщить свое имя, и тогда вам разрешалось проследовать дальше на ранчо. У охраны была специальная форма, которую требовалось подписать, - в ней вы обязались вести себя как подобает гостю и ни в коем случае не делать фотографий на территории ранчо. Фотокамеры и телефоны со встроенной камерой нужно было сдать на проходной, и забрать их можно было только на обратном пути. От проходной меж холмов вела дорога длиной примерно в милю, и заканчивалась она у кованных железных ворот Неверленда. Этих ворот не было видно до тех пор, пока вы не взбирались на вершину холма, откуда открывался великолепный вид на озеро и часть дома. По ранчо беспрепятственно гулял скот, и часто животные лежали прямо на дороге, так что приходилось сгонять их, чтобы проехать. Когда Майкл был у меня на приеме, он предупредил меня об этом и велел «не ехать слишком быстро».
Когда мы приблизились к воротам Неверленда, они распахнулись автоматически. Ворота эти были массивными и очень богато украшенными. В арке в верхней части ворот позолоченными металлическими буквами было написано «Neverland», а поверх этой надписи на золотой ленте красовалось имя Майкла Джексона.
После ворот дорога разветвлялась влево и вправо, огибая пятиакровое озеро. Мне было велено следовать по правой дороге. Она привела нас к выгнутому каменному мостику, справа от которого шумел водопад, впадавший из второго озера примерно такого же размера в ручей, который бежал под мостом и соединял два озера между собой. На берегу там и сям были установлены бронзовые статуи играющих детей в натуральную величину. За мостом я увидел человека, похожего на шофера: он стоял возле четырех черных Роллс-Ройсов и жестом велел нам припарковаться рядом.
Когда мы вышли из машины, дверь главного дома отворилась, и восемь человек персонала выстроились на лестнице, приветствуя нас. Мы поднялись по лестнице, и каждый из членов персонала представился и пожал нам руки. Майкл встречал нас в дверях.
Это бы уже не тот Майкл, которого я видел ранее в своем кабинете. Здесь он был полностью хозяином положения. Он, казалось, чувствовал себя в этой роли очень привычно, уверенно отдавая указания персоналу возвращаться к своим обязанностям. Когда работники ушли, я представил Мейсона Майклу. Он, в свою очередь, представил нас Принсу и Пэрис, которые стояли прямо позади него (им было 3 и 2 года соответственно). Пэрис оказалась застенчивой: обняв Майкла обеими руками за левую ногу, она робко выглядывала на нас из-за его спины. Принс повел себя как джентльмен: вышел вперед, пожал нам руки и сказал, что рад познакомиться. Майкл попытался заставить и Пэрис поздороваться, но она только зарылась готовой в его пижамные штаны. Это насмешило его, и он произнес: «Пэрис, ах ты Эпплхед…»
Со временем, слыша это слово в разных ситуациях, я понял, что «Эпплхед» - это на самом деле ласковое выражение, которое Майкл использовал, когда кто-то вел себя как глупыш. Он даже несколько раз называл так Мейсона. Теперь, когда персонала вокруг не было, Майкл вел себя гораздо мягче, - снова как человек, с которым я познакомился в кабинете.
Первым, на что я обратил внимание в прихожей, был восхитительный запах, который, как я предположил, исходил от ароматической смеси в чаше на столе слева за дверью. Следом я заметил негромкую классическую музыку, которая нас окружала. Система была тщательно продумана так, что создавалось впечатление, будто музыка разлита повсюду в воздухе, - колонок нигде не было видно.
Слева в прихожей, ведущей в столовую, стоял манекен английского дворецкого в человеческий рост. На вытянутой руке у него был поднос с печеньями – настоящими, свежеиспеченными. Сразу справа, дальше по коридору, располагалась комната, которая, как я позже узнал, была комнатой Майкла. Чуть дальше по правую руку находилась резная лестница с дубовыми балясинами, ведущая на второй этаж. На стене слева, напротив лестницы, висела очень большая картина, изображающая Майкла сидящим на ложе из цветов и длинную очередь идущих к нему детей. По дому было развешено много схожих картин, явно выполненных одним художником – его стиль узнавался безошибочно. Я чувствовал себя как в музее.
Майкл, Принс и Пэрис провели нас в столовую, и Майкл сел во главе стола. Мейсона посадили справа от Майкла, Принса – слева, а я сел рядом с Мейсоном напротив Пэрис, которая провела на своем стуле всего ничего, предпочитая вместо этого сидеть на коленях у Майкла. Из кухни вошла женщина и на серебряном подносе принесла нам испускающие пар ароматизированные полотенца, чтобы вытереть руки перед ужином.
Каждому дали красную папку с изображением силуэтов детей, прыгающих по траве. Внутри было меню на вечер. Я помню тот вечер очень ясно. Хотя меню печатали ежедневно, состав его не сильно менялся. Там всегда присутствовал хот-дог, гамбургер, рыбные палочки, запеченные куриные ножки и чимичанга (жареная лепешка с мясом). На гарнир подавалась зеленая фасоль и кукуруза или морковь. В тот вечер я ел чимичангу, а Мейсон и Принс взяли хот-доги. Не помню, чтобы Пэрис ела что-то конкретное – она все время сидела рядом с Майклом. Сам Майкл ел рыбные палочки с фасолью и кукурузой.
За ужином мы с Майклом беседовали, и Принс, который слушал наш разговор, вдруг спросил:
- Барни, а вы знаете, что после ужина мы пойдем в аркаду?
Прежде чем я успел ответить, Майкл сказал:
- Принс, что ты сделал?
Принс, который поначалу выглядел озадаченным, вдруг просиял улыбкой и ответил:
- Ой, да, я вмешался в разговор.
- Верно, ты вмешался, - подтвердил Майкл. - И что теперь надо сделать?
Принс, явно гордый тем, что правильно ответил на вопрос, повернулся ко мне и произнес:
- Извините, что я вмешался, Барни.
Я сказал ему, что извинения приняты и что я обсужу с ним эту тему через минуту. Майкл объяснил:
- Он возбужден, потому что сегодня ему можно пойти в аркаду.
Позже Майкл рассказал мне, что в аркаду дети допускались только по специальным праздникам. «Иначе она им наскучит и не будет казаться такой интересной, - пояснил он. – Таким образом они не принимают ее как должное».
Внутри всех стаканов, стоявших на столе, виднелось нечто похожее на кубики льда, но на самом деле это были прозрачные пластиковые кубики, которые светились изнутри красным и синим светом. Майкл очень гордился этими стаканами, и мы оказались их первыми пользователями. Любые напитки, какие только можно было пожелать или вообще вообразить, имелись в кухне. Я помню, что Майкл пил яблочный сок «Martinelli’s». Он почти всегда брал его к ужину. Я ни разу не видел, чтобы он пил кофе или чай. Кроме того, я никогда не видел, чтобы он употреблял пиво, вино, или любой другой алкоголь. Одет Майкл был по-прежнему в тот же наряд, в котором приходил ко мне на прием. И в последующие наши ужины на ранчо Неверленд его костюм мало отличался от того, что было на нем в тот вечер. Большая часть одежды Майкла была его собственного дизайна, но что бы он ни носил, он носил это с достоинством.
Аркада
Десерт после ужина нам подали в аркаду, которая располагалась прямо за домом. Я бывал в этом строении за много лет до этого, когда дом был только построен другом нашей семьи Биллом Боном. Оно располагалось между теннисным кортом и бассейном. Увидев теннисный корт, я сразу же вспомнил, как мы играли там парами годы назад. Но войдя в Аркаду, я заметил там второй этаж, которого не помнил с предыдущих лет. Вообще единственное, что я узнал внутри, это лестницу, ведущую вниз, в помещение, которое когда-то служило добротно оснащенным винным погребом. Теперь же каждый дюйм этого помещения был занят видеоиграми - всеми, какие вы только можете вообразить. Там были пинбол-машины, фото-кабина и даже пресс, который давит монетки. Заглушая звуки игровых автоматов, в помещении гремела рок-музыка, и общий шум стоял такой, что приходилось кричать людям, стоявшим рядом. Я, помню, подумал, что счет за электричество им, наверное, приходит впечатляющий.
Одна большая видеоигра, внутрь которой я даже забрался, стояла на том месте, где раньше был выход на теннисный корт. Внутри игры создавалась эмуляция полета, как будто ты пилот в кабине самолета. Когда ты закрывал дверь и пристегивался, перед тобой появлялся экран: на нем были видны вражеские самолеты, которые нужно было сбить. При повороте руля вправо или влево весь аппарат наклонялся в сторону. Если я тянул руль на себя, вся машина поворачивалась, так что я лежал на спине, глядя вверх – еще чуть-чуть, и будет мертвая петля! Хотя это было весело, меня немного укачало, так что мне пришлось прекратить полет и выйти наружу. Я пытался уговорить Мейсона попробовать, но, наверное, он немного испугался, поэтому отказался.
У стены стоял бар с мороженым – можно было приготовить ванильное, шоколадное или смесь из двух сортов. Там же имелся холодильник со стеклянной дверцей, через которую было видно, что есть внутри. В нем лежали всевозможные виды мороженого: эскимо, брикеты, ведерки и фруктовый лед. Рядом стоял ящик под стеклом, из которого можно было получить любые конфеты на свете.
Мы гуляли вверх и вниз по лестнице, пробуя разные игры. Помню, в какой-то момент я взглянул на Майкла, а он под гремящую музыку немножко танцевал и делал свою лунную походку – так, словно был наедине с собой. Он не красовался перед нами – просто получал удовольствие от музыки. Это был единственный раз, когда я видел его за этим занятием. В последующие визиты я неоднократно просил его показать, как он танцует, но он всегда находил отговорку (не те ботинки, ноги болят, пол не такой и т.д.) В конце концов я решил, что наверное, его просят об этом слишком часто.
Однажды я спросил его, что будет, если он развернет движение вспять. «Как это?» - не понял он. «Ну, когда ты делаешь лунную походку, это выглядит так, будто ты пытаешься идти вперед на пешеходной ленте в аэропорту, которая движется в обратном направлении, - пояснил я. – А что если ты сделаешь прямо наоборот? Будет ли это выглядеть, как если бы ты шел назад на ленте, которая движется вперед?» Майкл подумал над этим с минуту, потом сказал: «Не знаю. Надо поразмыслить». Я после не спрашивал, пробовал ли он.
Наверное, так часто я просил Майкла показать мне лунную походку только потому, что он был знаменит этим движением. И хотя он так и не согласился ее продемонстрировать, у этой истории есть продолжение. Как-то в последующие месяцы в одной из наших бесед разговор зашел об этом, и я спросил его:
- Как ты вообще додумался до лунной походки? Это случилось, когда ты работал над танцевальными движениями? Ты заметил что-то, что навело тебя на мысль о ней?
Он улыбнулся и ответил:
- Ты правда думал, что это я ее изобрел?
- Ну конечно, - улыбнулся я в ответ. - Наверное, я всегда так полагал, ведь я не видел, чтобы кто-нибудь еще ее исполнял.
Майкл сказал:
- Я тоже, пока однажды не увидел ее в один прекрасный день в Нью-Йорке. Я ехал в своем лимузине и смотрел в окно. Мы были на одной из глухих улиц, и я заметил ребят, которые стояли в кружок и танцевали по очереди. Один из них делал лунную походку. Там я ее и увидел. Мне нужно было видеть ее вблизи, поэтому я велел водителю притормозить и сдать назад. Я вышел из машины, подошел через улицу к тому месту, где они танцевали, и попросил этого парня показать мне, как он ее делает. И он показал. Я никогда не смогу ставить ее себе в заслугу. Это та группа ребятишек научила меня. Потом я попробовал изобразить ее на сцене, и зал просто взорвался, поэтому я оставил ее как часть номера.
Когда я вспоминаю эту историю в пересказе Майкла, я невольно улыбаюсь, думая об этих ребятах: как волнительно это, должно быть, было для них – показать что-то Майклу Джексону, который вот так подошел к ним на улице. Они, наверное, до сих пор рассказывают об этом.
Отредактировано lakosta (2012-11-12 23:51:40)