После трагической, несвоевременной смерти Майкла Джексона 25 июня 2009 года я стала слушать и смотреть его работы снова. Как и миллионы других людей, внезапно начавших скупать его записи в огромных количествах и выводивших его на вершину хит-парадов впервые за долгие годы, я снова хотела, чтобы его изумительная уникальность певца, композитора и хореографа очаровала меня и тронула до слез. Так и случилось. Его отличие от других артистов привлекало к нему людей по всему миру с самого детства, именно благодаря тому, что он был не таким, как другие, он сумел записать самый продаваемый альбом всех времен и народов («Триллер»), и благодаря этому мы назвали его гением. Джон Парелес писал в «Нью-Йорк Таймс» в 1984 году: «В мире поп-музыки есть Майкл Джексон, и есть все остальные». Звуки, которые он мог извлекать из своего горла, и движения, на которые было способно его тело, не имели себе равных, но именно эта часть его отличности от прочих была вполне приемлемой, хоть и непонятной. Это было волшебство. До его смерти только его поклонники (коих огромное множество) помнили о его уникальности, тогда как все остальные приняли это как данность или же отметили другие его отличия, понять и принять которые было еще труднее. Многие месяцы после его смерти в моих плеерах оказывались исключительно его записи, DVD и старые видеокассеты. Я слушала его изысканный вокал, вырывавший песню из каких-то немыслимых глубин всего его существа – блюз в раннем детстве в составе Jackson 5 (“Who’s Loving You”), дрожь в рассказе об утрате романтической любви (“She’s Out of My Life”), демонстрация лучших традиций церковного госпела (“Man in the Mirror”) или скрипучие хриплые звуки в переиначенном фанке (сексуальная “She Drives Me Wild”). Я слушала его голос, повествовавший о глобальном потеплении (прекрасная “Earth Song,” которую некоторые считают слишком слащавой – а я обожаю эту черту в нем) и расовых отношениях (“Black or White,” “They Don’t Really Care about Us”). Я слушала в его исполнении песни, которые были признаны одними из самых прекрасных в поп-музыке (“Human Nature,” “Speechless”). Многие из них были созданы при помощи продюсера Куинси Джонса, некоторые, более поздние – с такими знаменитостями, как Тедди Райли. Никто другой не вкладывал так много чувств в исполнение песен, как Джексон (только послушайте, как он звучит на грани эмоционального срыва в “Jam” и как взрывается гневом в “2 Bad”). Он выдавал технически безупречный вокал. Абсолютный слух, вибрато, чистота, невозможно высокие ноты, весь диапазон качеств, которые он мог извлечь из этого инструмента, был не менее впечатляющим: все возрастающее мастерство в использовании дисторшна (звуковой эффект перегруза – прим. пер.), опускание в низкий регистр (“Get on the Floor”) и, разумеется, его невероятное владение ритмом, продемонстрированное не только в мелодиях стаккато и пунктирном исполнении, но и в грувах, которые он часто создавал или дополнял при помощи битбоксинга. Различные вокальные качества, которыми он пользовался, были несовместимы: он мог звучать более «грязно», чем Джеймс Браун, в одном треке, а в другом – быть нежным, гладким, как шелк, подобно Смоуки Робинсону или Барбаре Стрейзанд.

Я снова и снова пересматривала все его гениальные видеофильмы (он не любил называть их «клипами»), произведения, которые навсегда определили новый стандарт музыкального видео в восьмидесятых и которые все еще демонстрируют несравнимое ни с чем высокое качество: Thriller, Beat It, Billie Jean, длинная версия Bad режиссера Мартина Скорсезе (он всегда сотрудничал с самыми известными мастерами своего дела), Smooth Criminal, Black or White со знаменитым скандальным сольным танцем в конце… Этот список можно продолжать и продолжать. Его видео были первыми клипами чернокожего артиста, попавшими в ротацию на MTV (сейчас спорят, как именно это случилось, но, тем не менее, это произошло). Это было частью его важнейшего наследия афроамериканского артиста, продавившего расовые барьеры – фактически, он был первым, кто сумел это сделать в глобальных масштабах. Я снова просмотрела его выступление на Motown 25 в 1983 году, когда он впервые показал мину лунную походку – это исключительно важный момент в истории поп-музыки. Его танцы составили невероятную компанию Джеки Уилсону, Фреду Астеру и Electric Boogaloos (что еще более непонятно), не говоря уж о его долге перед Джеймсом Брауном, выдающийся стиль которого часто был заметен во время живых выступлений Джексона. Хореограф Майкл Питерс, работавший с Джексоном, отметил, насколько легко и быстро тот запоминал и исполнял танцевальные движения и связки – гораздо быстрее и лучше, чем многие танцоры, прошедшие обширную формальную подготовку, которой у него не было. Это особенно заметно в стилизованных групповых танцах, которые Джексон практически изобрел в поп-музыке – он ухитряется выглядеть более грациозно и непринужденно, чем окружающие его высокопрофессиональные танцоры, исполняющие те же движения, что и он. Я смотрела выступление на Суперкубке 1993 – беспрецедентный случай, когда суперзвезда такой величины выступала соло на таком мероприятии, установив новый шаблон, действующий и по сей день. Я буквально впитывала ошеломительный концерт Michael Jackson Live from Bucharest: The Dangerous Tour, изначально транслировавшийся на HBO в 1992 году (и собравший крупнейшую аудиторию в истории телеканала). Концерт начинается с того, что Джексон буквально «выстреливает» из-под сцены на катапульте, а затем добрых три минуты стоит неподвижно. Он представляет собой изумительное зрелище, в традиционной золотой куртке в милитари-стиле, с длинными черными кудрями, в очках-авиаторах, а за спиной у него водопадом сыплются золотые искры. Когда он наконец-то снимает очки, вид его лица, будто выточенного из камня, лишь усугубляет ощущение тайны. Это определенно самое эффектное и мощное начало живого концерта во всей истории жанра. Такой блестящий, притягательный спектакль мог бы показаться довольно дурацким, если бы за ним не следовали два с половиной часа беспрерывных танцев и пения, которые оправдывают подобное самообожествление в начале. Действительно, перед нами Король поп-музыки.

Я слушала. Я смотрела. Именно так я хотела помнить об инаковости Майкла Джексона как виртуозного музыканта и танцора. Как сказала Мадонна в своем трогательном трибьюте в его честь на церемонии MTV Video Music Awards в сентябре 2009 года – он был «изумительным существом, однажды заставившим вспыхнуть весь мир». Но невозможно помнить об исключительности Майкла Джексона, забыв при этом о всей боли и скандалах, окружавших его, и о том, насколько все это воспринималось как результат его своеобразности – той своеобразности, которую так нелегко, если не невозможно, принять; которая настолько расстраивала главный порядок, который необходимо было поддержать путем высмеивания, неверного понимания, сенсационности и, наконец, официальных обвинений в криминальном суде. Субъективность Майкла Джексона за пределами сцены вызывала тревогу. Он был непостижим. Его невозможно было «вычислить» или «раскусить». И хотя некоторые его отличительные качества были продемонстрированы в том, что пресса именовала «эксцентричным поведением» (его компаньон, шимпанзе Бабблз, черная хирургическая маска, слухи о том, что он хотел купить кости Человека-слона – некоторые из этих сплетен определенно были рассчитаны на привлечение внимания), именно его более глубокие, личные отличительные черты вызывали больше всего вопросов – раса, пол, трудоспособный/инвалид, ребенок/подросток/взрослый, взрослый мужчина, любящий детей, отец/мать. Эти отличия невозможно было охватить умом, невозможно принять, и они порождали грандиозные волнения. Пожалуйста, Майкл, будь черным или белым, гомосексуалистом или натуралом, отцом или матерью, отцом детям, а не сам как ребенок, чтобы мы могли хотя бы понять, в какое русло направить нашу либеральную (не)толерантность. И уж попытайся не смешивать все понятия одновременно. Джексон испытывал границы субъективности, но не при помощи ироничной отстраненности своих современников, Мадонны и Принца, а тем, что выставлял свое сердце напоказ – и в итоге проиграл. В те редкие минуты, когда он пытался как-то объяснить свою сущность, он рыл себе яму еще глубже. Многие отнеслись к нему скептически; он смешал слишком много нормативных социальных кодов, и ни один не был на положенном ему месте (опять же, в отличие от Мадонны и Принца, которые в итоге все же акклиматизировались и приобрели одомашненный статус – как все «нормальные» люди).

Вероятно, единственным спорным элементом биографии Джексона, принятым с некоторым сочувствием, было то, что отец бил и дразнил его. С пяти лет его артистизм фактически формировали побоями, когда он начал петь со своими братьями в Jackson 5. Именно эту информацию использовали, чтобы хоть как-то объяснить некоторые из его более поздних «странностей», включая бесконечные пластические операции, к которым он прибегал, чтобы изменить свою внешность (некоторые говорили, что он сделал это, чтобы как можно меньше походить на своего отца), и его желание получить обратно свое детство, которого, по его словам, у него никогда не было, поскольку он провел детские годы в работе, в ужасных условиях. Его подвергали не только физическому насилию. По словам его биографа, Рэнди Тараборелли, он был вынужден страдать, наблюдая, как его старшие братья занимались сексом с девушками, в то время как он пытался заснуть (он делил с ними комнаты в отелях, когда они путешествовали). Джо Джексон устраивал концерты для группы в ночном клубе в Гэри, Индиана, прежде чем они подписали контракт с Motown, когда Майклу было 9 лет, и таким образом Джо получал стабильные доходы от своих сыновей. В этом клубе, как и во многих других местах, где выступала группа, Джексон был свидетелем всех типов сексуального поведения взрослых людей, и не только. В своей автобиографии он рассказывает о том, как наблюдал за стриптизером-трансвеститом в одном из клубов, а затем добавляет: «Как я уже говорил, в детстве я получил то еще образование. Больше чем большинство людей. Возможно, это и дало мне свободу, чтобы, став взрослым, я мог сосредоточиться на других аспектах моей жизни».

Истинный смысл этих слов не имел для СМИ особого значения. Его желание прожить свою жизнь рядом с детьми при кажущемуся отсутствующему интересу к женщинам, постепенно начало приводить к возникновению историй о его половой принадлежности и сексуальных предпочтениях: что он гомосексуалист или вообще асексуален. Масла в огонь подливали и его пластические операции, благодаря которым его внешность становилась все более андрогинной. Он был дважды женат, но эти отношения были кратковременными, и пресса только посмеялась над ними. У него появились трое детей, которых он воспитывал сам, а жены и матери при этом вообще казались неуместными. Когда кожа Джексона стала светлеть, пошли слухи, что он хотел «быть белым», а не афроамериканцем; хирургия тоже, казалось, была призвана, чтобы уничтожить черты лица, присущие чернокожим. Он пытался объяснить Опре Уинфри в 1993 году (хоть и не слишком отчетливо), что страдает заболеванием витилиго, но это было встречено с еще большим скепсисом; в то время это было очень редкое заболевание, о котором мало кто слышал. Вскоре после интервью с Опрой взорвалась настоящая бомба: его обвинили в растлении детей. То, что он частенько открывал ворота ранчо «Неверленд», своего дома, в котором был парк аттракционов, зоопарк и бесчисленное количество сладостей, для тысяч больных детей и позволял им свободно бегать по всей территории, включая и его спальню, и стало тропой к катастрофе. Его обвиняли дважды. В первый раз он якобы заплатил своему обвинителю больше двадцати миллионов долларов, чтобы урегулировать дело вне суда (он сам заявлял, что уступил не потому, что виновен, а потому, что хотел как можно скорее покончить с этим). Во второй раз ему прошлось пройти уголовный процесс. Суд, проведенный в 2005 году, превратился в балаган, устроенный СМИ, и, по словам его друзей, это сломало его, невзирая на то, что его оправдали по всем статьям.

Увы, возможность опровергнуть все эти противоречивые россказни о его инаковости появилась только после его смерти. Внезапная и трагическая кончина отрезвляет; по крайней мере, поначалу она смягчает нас, давая шанс пересмотреть чью-то жизнь с чуть большей симпатией и позволить более полной и богатой истории прорваться сквозь шум негативных суждений. Если когда-то кому-то и требовался подобный пересмотр в более мягких условиях, так это Майклу Джексону. И хотя мы не желаем смыть боль, которую испытал этот человек, устранить все сомнительные суждения, которые к нему применялись, или упростить его чрезвычайно сложную жизнь, нам все же следует уступить немного места и для других историй о нем, особенно в академических кругах, в которых его по большей части игнорировали.

Как могли бы выглядеть такие опровержения? Некоторые, кто был достаточно близок к Джексону, открылись после его смерти, и по крайней мере некоторые представители прессы начали слушать такие истории с интересом. Результаты вскрытия, его дерматолог Арнольд Кляйн и давний друг Дипак Чопра подтвердили, что у него действительно была витилиго. По словам дерматолога, депигментация кожи достигла таких размахов, что использовать темный мейкап, чтобы скрыть ее, стало нецелесообразным (это говорилось и раньше – и им самим в том числе, но никто не хотел это слышать). Академики, писавшие о смене цвета кожи Джексона, делали это так, чтобы дать понять, будто он мог контролировать этот процесс, даже несмотря на то, что они упоминают о возможности витилиго. Но что если он и правда не мог этим управлять? Некоторые уже предположили, что его побелевшая кожа поднимает вопрос о том, что значит быть афроамериканцем, коим он, собственно, и является. Невзирая на цвет кожи, Джексон не раз заявлял, что гордится своим наследием, а его друг Готэм Чопра недавно сказал, что тот всегда отождествлял себя с афроамериканцами. Так что же он имел в виду? Как мог бы измениться дискурс о смене цвета кожи Джексона, если принять его витилиго как факт? Возможно, для него это было болезненной утратой, и если так, то могло ли это повлиять на курс, взятый им в пластической хирургии, или на то, как он подавал свой цвет кожи (иногда белоснежный, как у клоуна, иногда с бронзовым оттенком, что было недавно отмечено Дэвидом Юанем)? Следует ли рассматривать его состояние как в некотором роде инвалидность?

И хотя мир воспринимал все трансформации, творившиеся с лицом Джексона, в основном как патологию, комбинацию ненависти к собственному внешнему виду и желания навсегда остаться юным, интересно отметить, что после его смерти его дерматолог уже прокомментировал этот вопрос – Джексон считал свое лицо произведением искусства. Возможно, это было слабой попыткой представить эту тему в более позитивном свете, но, может быть, нам следовало бы рассмотреть эту идею чуть более пристально: если понимать и воспринимать пластические операции Джексона как форму искусства, как, например, у Орлана (в его работе «Реинкарнация Святого Орлана» 1990 года тоже имела место целая серия пластических операций), то могли бы мы назвать его «авангардом», а не «человеком с серьезными проблемами»? Некоторые специалисты – Кобена Мерсер, Майкл Оквард, Дэвид Юань – уже представили интерпретацию изменений лица Джексона, склоняющуюся именно к такому анализу. Правда, они еще не называли это «искусством», но уже предполагали, что его лицо стало постоянно меняющейся маской, поверхностью, на которой он рисовал свою известность и славу, выходившую далеко за рамки того, что было необходимо для понимания его как белого человека. Знатоки едва затронули эти вопросы и прекратили писать о них еще задолго до смерти Джексона; последние десять лет его жизни вообще не рассматривались.

Его женитьба на Лизе Мари Пресли в 1994 году была воспринята всеми как рекламный трюк, способ восстановления запятнанного имиджа после того, как его обвинили в сексуальных домогательствах к ребенку в 1993 году, и нейтрализации слухов о том, что он был гомосексуалистом. Но когда Джексон умер, Пресли в очередной раз заявила, как она любила его и насколько тяжелым было решение оставить его (она ушла от него, поскольку ощутила, что теряет себя в нем, и ей не нравились люди, которыми он окружил себя в то время). Чьи-то сомнения в том, что Джексон мог быть объектом сексуальных желаний – в особенности гетеросексуальных – были абсолютно непонятны миллионам его поклонников, которые регулярно распространяются по интернету о том, каким сексуальным парнем он был, даже в последние годы. Остается лишь гадать, почему мнения этих поклонников не были изучены более глубоко и вообще не учитывались во всех изысканиях СМИ (было бы достаточно признания той истерии, которая всегда окружала его), хотя, вероятно, это представляло серьезную угрозу всем традиционным понятиям о мужественности. Какой процент этих злобных выпадов против Джексона на самом деле выходил из-под пера мужчин, которые на самом деле боялись невозможности определить, к какому полу он принадлежит и какие сексуальные предпочтения имеет? В статье о фильме «Фаринелли» (об итальянском певце-кастрате, жившем в 18 веке и сводившем женщин с ума своим гениальным пением и виртуозными навыками в постели) музыковед Эллен Харрис вкратце приводит сравнение с Майклом Джексоном, и это сравнение предполагает наличие потенциально «опасной», «экзотичной» сексуальности, а это, вероятно, гораздо более серьезная угроза, чем если бы он действительно был голубым и не скрывал этого. Никаких сомнений, Джексон демонстрировал на сцене чрезвычайно эротичное тело, хотя многие критики просто не желают это признавать или же отмахиваются от этого, поскольку считают, что эта гетеросексуальная аура, излучаемая его телом – всего лишь игра, ложь. Это эротичное тело также было проблемой с точки зрения тех, кто никак не мог принять Джексона как взрослого, сексуального мужчину. Если бы он во взрослом возрасте сохранил ту же «сладость», которой обладал в детстве (как, например, сумел сделать Донни Осмонд), все было бы в порядке. Но тело, двигавшееся так, как он двигался на сцене, да еще в видеоклипах вроде Black or White и In the Closet, а также выражение взрослого настроения и мнения о расовых предрассудках и прочих вопросах, иногда в довольно агрессивной форме, вызывали слишком сильное беспокойство. Все его «взрослые» произведения (Dangerous, HIStory Continues, Blood on the Dance Floor, Invincible) иногда просто отвергаются, и я считаю, что это происходит как раз по вышеуказанной причине (эти работы, наверное, стоят в списке самых недооцененных работ в поп-музыке). Ханжеская реакция на то, как он хватается за промежность, не дает провести какой-либо серьезный анализ этого жеста; и это лишь верхушка эротического айсберга в его выступлениях (очень немногие специалисты рассматривали тему его сексуальности, среди них Синтия Фукс, но ее эссе было опубликовано четырнадцать лет назад). Если верить его биографии, у Джексона было крайне мало любовных связей, выставляемых напоказ, и это не исключает того, что у него были и тайные романы, но, что более интересно, тот факт, что его редко видели на публике с подругой или любовницей, необычен сам по себе. Как сказал один критик, мужчина, который не думает исключительно о сексе – такой же революционер, как и женщина вроде Мадонны, которая думает как раз о сексе и только о нем. Возможно, опыт, полученный им в раннем детстве, действительно привел к тому, что, повзрослев, он направил свою энергию в другие русла? А в мире, где все заточено на секс, можем ли мы рассматривать отсутствие его отношений с женщинами как некую степень просвещенности, а вовсе не трагичность, тогда как его любовь к «простым вещам», как он поет в своей песне “Childhood”, на самом деле – глоток свежего воздуха?

После его смерти мы также узнали, что он был рьяным, очень любящим отцом/матерью для своих троих детей. Домашние видео, показанные на американских телеканалах, демонстрировали обычно притягательного Короля поп-музыки, занимающегося совершенно приземленными вещами – например, он вытирал нос своему сыну (при этом он сам был при полном макияже, заметьте), собирал паззл и пел песенки с двумя старшими детьми, учил их танцевать “The Wiggle” (не очень понятно, видимо, это детский озорной танец, придуманный одноименной музыкальной группой для своих видеоклипов, я бы сказала, американский аналог наших «маленьких утят» – прим. пер.), а затем рассказывал своему сыну в его день рождения, что тот может стать кем угодно, если захочет. Друзья и коллеги свидетельствовали о том, как хорошо он справлялся с воспитанием детей, насколько вежливыми и любящими были его дети. Ходят слухи, что он не является биологическим отцом своих детей – некоторые считают, что дети недостаточно похожи на него (что означает, насколько я могу предположить, что у них недостаточно темная кожа), но, может быть, это просто еще один способ кастрировать кого-то, чья мужественность и без того всегда была под вопросом. Даже несмотря на то, что некоторые мужчины на западе принимают гораздо больше участия в воспитании детей, чем раньше, все равно для мужчины очень необычно быть единственным родителем, особенно если это решение было принято им осознанно. Да, у разведенных или незамужних женщин есть дети, но у мужчин-одиночек – гораздо реже. После развода с Пресли, когда его мечта о детях рассыпалась в прах, он говорил, что был настолько расстроен, что ходил по дому с куклами-младенцами на руках. Да какой мужчина хотел бы стать отцом так сильно? Фактически, так ведут себя матери. Если бы он был женщиной и так хотел детей, вероятно, люди бы охотно сочувствовали ему и хвалили его за все усилия, проявленные им в одиночном воспитании детей.

Ну, а что если он просто любил находиться среди детей, любил помогать больным или обездоленным (объемы его благотворительной работы с детьми не выполняет никакая другая знаменитость), и сам вел себя как ребенок, при этом не причиняя никому дискомфорта. Оба раза, когда Джексона обвинили в растлении детей, доказательства его вины попросту отсутствовали (а в некоторых случаях звучали совершенно нелепо), зато доказательств того, что он стал жертвой вымогательства, было сколько угодно. Журналистка Афродита Джонс, которая начинала освещать суд 2005 года с твердой уверенностью в виновности Джексона и готовностью линчевать его, в итоге оказалась в рядах тех, кто был абсолютно убежден в его невиновности, как и многие другие журналисты, сидевшие на суде. Джонс освещает события суда в своей книге «Майкл Джексон: заговор». Деньги, которые выплачивались за репортажи о сальных подробностях, рисовавших Джексона монстром, не говоря уж о том, к чему бы привел вердикт «виновен», просто не позволяли журналистам предоставить хотя бы более-менее уравновешенный обзор суда. Также остается неясным, какую роль могла бы сыграть раса в этом обвинительном акте, но Джексон явно был недалек от истины, когда сказал в интервью с Джесси Джексоном, что обвинение невинного человека является «привычной тенденцией для чернокожих светил Соединенных Штатов». Джонс, получившая доступ к судебным документам после процесса, чтобы написать книгу, рассказывает не только о диких несоответствиях в показаниях обвинителя и его семьи (которые были в большинстве своем опровергнуты другими свидетелями), но также о свидетельствах других детей, которые регулярно жили в доме Джексона и описывали его как рай для детей: можно играть с чудесными игрушками и твоим героем, Майклом Джексоном, пока не упадешь где-нибудь и не заснешь, дабы передохнуть от веселья.

Я провел с Майклом очень много времени: и в студии, и в личном общении. Помимо прочего, Майкл встречал по крайней мере одно Рождество и один День Благодарения у меня дома. Мы были вдвоем. Мы кучу времени провели за разговорами – о жизни, музыке, живописи, кино, людях, женщинах (да-да, о женщинах), и о том, что значило для него быть тем, кем он был, во времена, на которые пришлась его карьера.

Мы говорили об Элвисе. Он на самом деле задавался вопросом, будет ли его музыкальное наследие считаться столь же великим, как наследие Элвиса. Я всегда уверял его, что будет.

Я был с ним в Нью-Йорке, во время работы над HIStory, в то время, когда он начал встречаться с Лизой Мари. Я, на самом деле, даже ревновал тогда немного. Она всегда казалась мне очень привлекательной (lol).

Я был с ним, когда он решил пойти на вручение Оскара с Мадонной. Я часто наведывался в Неверлэнд и гостил там. Я провел много дней в его «Укрытии» – так называлась квартира Майкла в Вествуде, в Лос-Анджелесе.

Помню, как-то он повел меня в комнату, где хранил свой гардероб из тура Bad, и показал куртку, в которой выступал на сцене, исполняя Thriller. Она выглядела так же, как в видео, только была дополнительно оснащена неоновыми лампочками, которые загорались во время танца. Я примерял ту куртку. Она была ТЯЖЕЛАЯ – как мне показалось, весила килограммов 15. Даже не верилось, что он носил её, да при этом ещё и танцевал. Тогда я впервые понял, насколько же он сильный для своего худощавого телосложения.

Несколько раз мы ездили в студию Tower Records на большом белом пикапе, который он тогда водил. Прежде чем выйти в магазин, он обычно надевал очки, шляпу и эдакие престранные зубы. Неизменно кто-нибудь узнавал его и начинал глазеть, но обычно люди вежливо позволяли ему сделать покупки.

Помню, однажды мы ехали на моей машине по 101-ой трассе из «Укрытия» в студию. Майкл был на пассажирском сиденье. В какой-то момент мужчина за рулем в машине справа от нас, посмотрел в окно – прямо на Майка с его фирменной шляпой и кудряшками. Потом, осознав увиденное, бросил ещё один взгляд и пожал плечами, как бы говоря: «Да нет, не может быть!» Вышло смешно.

А ещё были люди. Нескончаемая череда выдающихся людей, которых я узнал только потому, что был с ним, когда они появлялись. От Майкла Милкена и Эдди Мерфи до Стива Винна и Литтл Ричарда. (Я сделал аранжировку песни, которую он написал для шоу Зигфрида и Роя в Лас-Вегасе.) Продолжать список можно долго.

У меня до сих пор осталась шляпа, которую я снял с него как-то в студии, когда он надоедал мне, тыча в мою тарелку с едой. Он тут же в смущении ретировался, потому что на его прическе остался след от шляпы (lol).

Я хорошо помню, как однажды он привез в студию Бабблза (шимпанзе), и Бабблз засадил мне с размаху ладонью в грудь (больно было, блин!). После этого я отказался к нему приближаться. Майкл сказал: это означает, что я ему понравился. Его это ужасно позабавило.

Мы смеялись над шутками, которые были понятны только нам двоим. Иногда в комнате, полной людей, один из нас смешил другого чем-то, что у остальных вызывало недоумение. Мне было очень приятно, когда Майкл сказал, каким талантливым он меня считал, учитывая его авторитет. Так же приятно было работать с ним.